(драконоборческий сюжет)

ОБЛАДАТЕЛИ "ПАЛИЦЫ ГРОМА"

В числе претендентов на роль эпического "победителя дракона" первым по праву становится нарт Сауасса, которому посвящено отдельное предание. Сказания, которые строятся вокруг этого персонажа, относятся к пока еще недостаточно исследованному корпусу осетинских текстов, к так называемой Андиевской коллекции.

Очевидно, что их нельзя считать центральными для эпопеи в целом, но они могут играть ключевую роль при реконструкции рассматриваемого нами эпического сюжета. Вкратце изложу содержание основного, связанного с ним эпического сюжета.

В дошедшем до нас эпическом сказании в центре сюжета оказывается повелитель огня (Зынджыбардуаг), замещающий небесного кузнеца. У подножия мировой горы он разводит огонь, дым и гарь которого донимают небожителей, восседающих на вершине.

В ответ на просьбы оставить их в покое он ставит условие, чтобы Всевышний сотворил человека, который бы мог приносить ему жертвоприношения. С этой просьбой небожители обращаются к Создателю, который, вняв их увещеваниям и желая угомонить повелителя огня, рано поутру сотворил первого человека – Сауассу.

Однако он оказался недостаточно прочным, в результате его пришлось отдать покровителю огня, чтобы тот закалил его в своей кузне. Позднее Сауасса и сам построит себе кузню, принимая на себя роль своего небесного покровителя.

Самое любопытное, однако, заключается в том, что он становится обладателем чудесного оружия – деревянной дубины (хъæдын дзæккор). В материале, который он использует, – дереве – можно видеть очевидную связь с Мировым древом.

Примечательно и то, что он закрепляет на дубине выкованные им собственноручно металлические шипы/гвозди (æфсæн зæгæлтæ).

Между тем в эпосе отсутствует тема поединка героя с чудовищем. Вместо него сюжет содержит мотив женитьбы на явившейся ему у берега пучины в образе оленихи дочери морского владыки, от которой у них рождается трое наследующих его сыновей.

Фактически Сауасса не только оказывается обладателем палицы, но и предстает в образе "первого нарта", задавая тем самым общее направление поиска.

В результате наличие палицы мы можем считать характерным признаком любого другого подобного персонажа, претендующего на эту роль. И подобное ожидание не будет обмануто, поскольку это орудие может быть обнаружено у еще одного "первого нарта".

Это – Уархтанаг, чье имя обычно трактуют как "имеющий волчье тело". В Нартиаде он выступает главным героем такого известного эпического предания, как "Сказание о первом нарте", где ему отводится роль устроителя миропорядка.

В этом качестве он воплощает собой образ мифологического первопредка, или прародителя, всего рода нартов, а его участие в первотворении оказывается гораздо более выраженным.

В сказании о нем говорится, что он был сотворен "лоном земли и дыханием Бога", после чего он поселяется на склоне Мировой горы, у подножия которой строит огромные замки. Благодаря благосклонности небесного кузнеца он получает в свое распоряжение такой интересный атрибут, как стальная соха (æндон уæйыг), с помощью которой он проводит первую борозду.

Все указывает на его связь с грозовым мифом. Не случайно в сказании упомянут и громовержец осетинской религиозно-мифологической системы – Уацилла, снабдивший его по случаю превосходными семенами.

Относительно сохи следует заметить, что она вполне может быть царской регалией. Напомню скифский сюжет, дошедший до нас благодаря Геродоту, согласно которому в числе упавших с неба и пылавших пламенем золотых предметов, доставшихся младшему из трех сыновей Таргитая, были также плуг и ярмо.

Однако наша ситуация представляется более сложной. Благодаря образу первого нарта мы можем безболезненно перейти от сохи к уже упоминавшейся палице грома, или ваджре.

Укажу еще на одно обстоятельство лингвистического свойства. В "Сказании о первом нарте", убедительно разобранном одним из лучших современных знатоков эпопеи Ю.А. Дзиццойты, содержится весьма любопытный термин.

Это лексема уæйыг, встречающаяся лишь однажды, которую он вполне убедительно возводит к древнеиранскому *uaiuka ̯-, родственному древнеиндийскому vayā ‘ветвь, ветка’. Отсюда перевод словосочетания из текста сказания æндон уæйыг как ‘стальная соха’.

Между тем с учетом того, что уже было сказано, вполне возможен и перевод этой фразы как ‘стальная ваджра’, который не противоречит предложенной этимологии, но дополняет и развивает ее с учетом мифологических коннотаций, то есть того, что в лингвистике, вслед за В.И. Абаевым, иначе еще называют идеосемантикой.

Здесь особенно важно то, что она представляет собой не просто палку, но уже прошла культурную обработку, поскольку изготовлена из металла. Действительно, молния может выступать не только в роли орудия сражения, но и орудия вспашки.

При этом земля мыслится как женское лоно, которое надлежит оплодотворить. Сама вспашка в этом случае предстает как Священный брак неба и земли, как своего рода Иерогамия. Эта мифологема хорошо известна.

Примечательно, что если сама ваджра, как правило, ассоциируется с мужским началом, то в некоторых случаях (в Тибете) снизу к ней добавляют колокольчик – как воплощение женского начала, что служит подтверждением предлагаемой трактовки аграрного применения этого орудия.

Следует помнить, что еще не произошло выделение касты воинов, так что орудия пока не получили свою специализацию, когда между хозяйственным и воинским их использованием проходит непреодолимая преграда.

(Окончание следует).