история и современность

Многие моральные убеждения, и по сию пору ментально свойственные осетинскому этносу, восходят к ценностям большой патриархальной семьи, сохранявшейся у горцев достаточно долго. Еще в конце XVIII века один из основоположников этнографии осетин Л.Л. Штедер заметил в Осетии "многолюдные семейства, размещавшиеся в каменных постройках, укрепленных башнями". В 1837 году немецкий исследователь К. Кох высказал предположение, что "ни один народ не чтит так высоко семейную жизнь, как осетины". Самодостаточная и ориентированная на самосохранение большая осетинская семья перешагнула и рубеж ХХ века, во втором десятилетии которого ученый М.А. Мисиков указывал на сохранение многочисленных семей, "среди которых имеются 2-4 и больше женатых сыновей". По убеждению другого исследователя, Е. Маркова, "многоэтажная башня замка галуана сделалась для осетина целым миром, который он привык любить, за который готов умереть с оружием в руках" (1904 г.). Упомянутые им башенные комплексы "галуан" – уже покинутые людьми традиционные жилища, все еще стоят в горных ущельях Осетии.

Помимо объективных экономических причин, крупные семейные объединения сохранялись еще и силой общественного мнения. По утверждению осетинского просветителя и этнографа С.В. Кокиева, "осетин устроил свою жизнь в соответствии со строгими нравственными основами". Этнографические источники действительно дают основания полагать, что большие семейные объединения существенно повлияли на формирование морального склада осетинского этноса. Порядок и добрые взаимоотношения внутри больших многопоколенных семейств поддерживались нормами традиционного этикета, который, по словам выдающегося ученого В.Ф. Миллера, в горах Осетии "соблюдается строже, чем в европейских раззолоченных палаццах" (1881г.).

В осетинском традиционном обществе почтительное отношение к главе семейства – "хистӕр" (старший) / "хицау" (хозяин) и безусловное ему подчинение выступало в качестве нравственного идеала, формирующего социальное поведение. По наблюдениям видного исследователя Кавказа прошлых лет барона А. Гакстгаузена, "господство главы семейства признается безусловно. Молодые люди в присутствии его никогда не садятся, не говорят громко и ему не противоречат" (1857г.). Как замечал яркий представитель осетинской интеллигенции начала ХХ века И. Собиев, "лицо, стоящее во главе двора, считается его представителем во всех отношениях семейной общины с ее соседями и властями, он – заведователь всеми интересами семьи. Блаженство предков в будущей жизни, честь семьи, снабжение ее всем необходимым вверяются его попечению". Многие исследователи уточняли, что хицау был "живым законом осетинской семьи". Из многих источников следует, что уважительное отношение к нему было категорией не столько дисциплинарного, сколько морально-нравственного порядка, усиливающей личный авторитет человека.

Однако и сам руководитель обязан был строго следовать общим для всех нормам приличия. По свидетельству выдающегося ученого М.М. Ковалевского, "малейшее злоупотребление своей властью, своим правом ведет к полному подрыву его значения в общественном мнении. Вот что кладет печать величайшей осторожности даже на каждое слово к младшим, следовательно, все отношения исключительно основаны на взаимном уважении и признании прав личности в каждом, а соответственно тому и известных общественных семейных прав, установленных, присвоенных каждому народным нравственным кодексом" (1890 г.).

Для глубокого понимания упомянутого ученым "народного нравственного кодекса" и его воплощения в традиционном семейном укладе важно знать, что наряду с главой семьи весьма значительную роль играла еще и женская старшая руководительница семьи – ӕфсин (хозяйка), или, как ее еще называли, "хистӕр ус" (старшая женщина). По свидетельству М.М. Ковалевского, "женщина эта стоит во главе всей женской половины двора, в ее руках – заведывание кладовой и кухней, заготовление припасов для всей семьи, хранение ключей". Примечательно также и существование своеобразной символики "старшей женщины", описанной С. Кокиевым: на её поясе "непременно висит связка ключей (символ ее власти). При ключах висит и нож, чтобы резать сыр, масло, мясо, сало, мед и др. Хозяйка со своими ключами и ножом никогда не расстается". Здесь стоит указать, что, несмотря на хозяйственные потребности, другие женщины не имели при себе этого ножа, по сути – небольшого кинжала. Также уточним, что высокий авторитет ӕфсин был обусловлен еще и свойственными ей полномочиями руководительницы ритуала. Основным его отправителем был сам глава семейства, но во многих ситуациях (свадьбы, рождение детей и пр.) жреческие функции были возложены и на хозяйку.

Один из первых осетинских этнографов Д. Шанаев утверждал, что старшая женщина пользовалась "неограниченным правом командования" на женской половине, однако власть ее в немалой степени распространялась и на мужчин, в особенности юношей, которые отдавали ей те же почести, что и хицау. В решающее для семьи время ӕфсин могла присутствовать на семейных советах и влиять на ход принятия важнейших решений. Также важно отметить, что почести, направленные к этой женщине, подразумевали актуализацию мужской "воинской" символики, а именно официозного преподнесения ей знаков "высшего отличия" – почетных бокала/нуазӕн и доли/хай, подтверждений этому много в этнографических источниках. По наблюдениям видного кавказоведа Е.Г. Пчелиной, хозяйка и сама могла наделить почетным бокалом "гостя или наиболее почетное лицо из числа старших мужчин". Впрочем, эта церемония по сию пору сохраняется в обрядовой практике современных осетин. Как и другая – непременное преподнесение традиционных нуазӕн и хай "хозяйкам", инициируемое самим руководителем любого ритуального застолья.

Не исключено, что эти действа хранят память о некогда правомерном участии женщин в битвах, а, соответственно, в воинских пирах, опосредованным подтверждением чему служат свидетельства древних авторов о сарматах. Так, римский географ I в. Помпоний Мела писал о них: "даже женщины участвуют в войнах наравне с мужчинами". Греческий историк Геродот также свидетельствовал: "их женщины ездят верхом на охоту с мужьями и без них, выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду…ни одна девушка не выходит замуж, пока не убьет врага". Псевдо-Гиппократ также утверждал, что сарматские женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики. Многие ученые полагают, что именно сарматские женщины стали прообразом древнегреческих мифов о загадочных амазонках. Напомним, что по одной из версий само обозначение мифологических воительниц восходит к иранскому "ha-mazan", что означает "воины".

В любом случае древние традиции символического приобщения женщин к пиру воинов отражают самую глубокую архаику. В этом контексте уместным представляется упоминание и о случаях женского кровомщения. В архиве СОИГСИ содержится описание сюжета о девушке Хорчег, которая в отместку за семерых своих братьев одолела семерых врагов. Добавим, что яркие церемониальные роли женщин в актах примирения кровников, в традиционных похоронных ритуалах, а также некоторых свадебных обрядах (преподнесение теще коня, иногда оружия) подтверждают участие женщин в боевых коллизиях, хотя и в весьма отдаленном историческом прошлом.

Стоит упомянуть и о том, что в связанные с нуазӕн’ом церемонии вовлекается не только старшая женщина: по свидетельству Б. Каргиева, "гости…передают бокал одной из девушек, дабы подчеркнуть почетное положение женщины". Возвращаясь же к полномочиям ӕфсин, подчеркнем, что под её неустанным покровительством и пристальным присмотром проходила вся повседневная жизнь семьи, в круг непременных обязанностей "старшей" входила забота о чести своей семьи и добром имени каждого из своих подопечных, но в первую очередь – молодежи. Общественное мнение высоко оценивало именно эту ее роль. Д. Шанаев, к примеру, писал, что "личные достоинства или недостатки свекрови могли или ускорить, удвоить решимость родителей на счет выдачи своей дочери.., а то, пожалуй, и вовсе затушить в них всякое желание соединения их дочери с ее сыном, хотя бы личные качества сына и его домашнее благосостояние не заслуживали отказа". Упомянутый автором "сын" - это любой из юношей традиционной большой семьи. В этой связи неудивительно, что действия ӕфсин так же, как и хицау, находились под контролем общественного мнения. Она обязана была являть собой поведенческий эталон, а замечания делать преимущественно в иносказательной форме, без поименных и тем более грубых упреков. Корректировать политику руководства ӕфсин мог только сам глава семьи – хицау/хистӕр. В свою очередь и она была единственной женщиной большой семьи, наделенной правом прямого обращения к хицау, необходимым для докладов, советов и общего координирования.

Обширный набор высоких полномочий хицау и ӕфсин способствовал бытованию сложных церемониальных норм общения, направленных не только в отношении этих двух центральных фигур традиционной осетинской семьи, но и к кому бы то ни было в их присутствии. Единственное исключение составляли дети, которые могли контактировать с ними в любое время.

Воспитание в патриархальной семейной общине считалось делом чрезвычайной важности и было направлено на формирование того "справедливого и уступчивого поведения", которое заметил у осетин Л. Штедер. Уступчивого, несмотря на тот факт, что воспитание мальчиков осуществлялось преимущественно по принципу, который некогда был так представлен К. Кохом: "осетин признает только одну добродетель – мужественную силу, и к ней направлены все его поступки. Она воодушевляет его во всем, что он делает. Чем совершеннее она у какого-нибудь человека, тем больше его уважают и почитают". На первой ступени возрастной иерархии в мальчиках вырабатывали терпимость к физической боли, стоицизм. Обращаться к старшим с жалобами и просьбами о послаблении запрещалось, что, по утверждению С.В. Кокиева, "есть результат суровой системы воспитания, внушающей осетину полнейшее пренебрежение ко всем телесным потребностям. Никакие физическая боль и страдание не должны вызывать у него ни одного стона или жалобы". М. Ковалевский заметил: "из него выйдет джигит – высшая похвала в устах горца, означающая стоика-храбреца, способного на все". Далее начиналось обучение народному праву, традиционному этикету, мифологии и пр.

В рамках большой семьи воспитательные функции под контролем хицау и ӕфсин выполняли практически все взрослые по принципу, который в связи с осетинами так сформулировал Л. Шредер: "красноречие может много сделать среди них, убеждение еще больше, а пример делает все". Большое значение в воспитательных усилиях придавалось умению держаться с достоинством и в то же время почтительно, говорить вежливо и соблюдать нормы "кӕстӕриуӕг" – "кодекса правил в отношении уважения старших и беспрекословного послушания" (В.И. Абаев). Мальчиков в воспитательных целях допускали на семейные советы. Не вступая в разговоры и занимая самые отдаленные позиции, они внимали правилам ведения собраний и речам своих старших. Это накладывало большую ответственность на взрослых, которые вынуждены были тщательно контролировать себя. С. Каргинов в свое время отразил то убеждение, что "сын во всем должен подражать отцу – тому, что отец делает, по поговорке: "Вот сын, который в отца". В этом смысле следует рассматривать и наблюдения К. Коха: "Едва они достигают юношеских лет, как начинают сопровождать отца …оказывая ему также помощь во всех занятиях". Особым пунктом системы воспитания был институт гостеприимства. И. Кануков писал: "В прислуживании всякому гостю заключалось домашнее воспитание и занятие всякого порядочного горского мальчика, и кто преуспевал в этом, тот заслуживал особенную, лестную репутацию в околотке". В разделенных семьях в церемониях гостеприимства допускалось и участие взрослой девушки.

Необходимые правила достойного девичьего поведения в общих чертах отражены И. Кануковым (офицером, писателем и этнографом XIX в.) в адресованных девушкам материнских наставлениях: "Держи себя чинно, как подобает добронравной девушке, не позволяй себе никаких нескромных выходок перед парнями и Боже тебя упаси от неуместного хихиканья и взглядов". Отметим, что воспитание девочек отличалось строгостью, но затворничество не приветствовалось, поскольку одним из важных достоинств девушки считалась некая её светскость, умение держаться в обществе. По наблюдениям исследователя С. Гордеева, у осетин "девушки не скрываются от глаз посторонних людей и чужестранцев и могут ответствовать скромно на все их вопросы, но не заводить с ними продолжительных разговоров" (1830 г.). Традиционное воспитание девочек в основном заключалось в приобщении их к тем ценностям, нормам, которые народное мировоззрение приписывало хорошей дочери, жене, снохе, матери, хозяйке, а знание правил приличия, этикета было неотъемлемой составляющей этих качеств. Ответственность за поведение девушки, ее престиж несла семья и, как уже упоминалось, непосредственно ӕфсин.

В традиционном воспитании присутствовали также и эстетические требования, они касались и юношей, но в большей степени девушек. Причем распространялись на все сословия, что подтверждают следующие воспоминания К. Коха: "Я видел в Кола 16-летнюю девушку, которая гнала перед собой пару быков, одетую в лохмотья, и, несмотря на это, я был восхищен ее осанкой, походкой и всеми ее движениями".

Взаимоотношения между супругами не были открытыми для наблюдения и, соответственно, для описания исследователями и путешественниками. В любом случае уместно привести упоминание С. Кокиева о "чувстве стыдливости и приличия…которое распространяется на все мельчайшие подробности жизни осетина, как в семье, так и в обществе". И не как на печальный, а вполне закономерный итог достойно пройденного жизненного пути укажем на утвердившиеся в народном мировоззрении осетин главные личностные характеристики мужчины и женщины. Они были отражены журналистом и этнографом Н.Г. Берзеновым в описании традиционной надгробной речи: "муж был честный человек, жена милостива, верна и кротка; вот и веселятся они на том свете".