Хотя бы во сне

Образ матери братьев Газдановых вдохновил поэта

В последних числах мая 1992 года в Дагестанском государственном университете проводилось совещание ректоров вузов Южного федерального округа. На нем присутствовали и почетные гости, среди которых был Расул Гамзатов. Во время перерыва я подошел к нему, мы обнялись по-братски. Прежде всего он спросил о здоровье моей матери, обрадовался оптимистичному ответу.

– Молодцом! Надо лелеять старших. Огромные, огромные приветы передай ей, – сказал он.

Все двадцать минут "перекура" мы прохаживались по широкому коридору здания ректората университета. Писатель интересовался делами своих осетинских коллег, Осетинского театра.

– Там сильный состав, – сказал он. – К сожалению, нет Тхапсаева, некоторых других талантов. Но труппа крепко стоит на ногах. Бибо Ватаев может представлять Осетию, всю нашу страну в любой точке земного шара.

К нам присоединился красиво одетый мужчина. Гамзатов познакомил нас: композитор, народный артист СССР, главный дирижер и художественный руководитель Большого академического концертного оркестра Гостелерадио Мурад Магомедович Кажлаев. Ему было приятно услышать от меня, что в Осетии знают многие его произведения, а лично я смотрел балет "Горянка" в Ленинградском академическом театре оперы и балета имени С. М. Кирова. Расул Гамзатович обратился ко мне:

– Тебе впору писать монографию или обширную статью о гениальном творце Кажлаеве в Большую советскую энциклопедию…

После закрытия совещания Гамзатов и Кажлаев ждали меня на улице.

– Как ты думаешь, – спросил меня поэт, – берем Мурада в ресторан? Сообразим на троих…

Честно говоря, я собирался сразу ехать домой. Сказал об этом Расулу, но он сделал вид, будто не услышал меня, и повторил вопрос.

По дороге в ресторан я рассказал моим попутчикам быль о "сообразим на троих". Посол одного государства в СССР, который любил прикладываться к рюмке, за короткое время пребывания в стране узнал о привычке некоторых наших мужиков по утрам соображать на троих. Как-то по пути на работу завернул в магазин, где сразу к нему подошли двое мужчин и спросили: "Третьим будешь?" Он с удовольствием присоединился к ним. После того как в подворотне выпили по стопочке, стали знакомиться. Один назвался рабочим завода, другой сотрудником проектного института. Иностранец тоже назвал свою должность. Те захохотали. Один из них обратился к другому:

– Слышь, этот фраер тот еще фантазер, опрокинет еще рюмочку и назовется генеральным секретарем ООН…

Посол долго убеждал своих случайных собутыльников в том, что он на самом деле посол, но все равно они не поверили ему. Даже тогда, когда он показал им свое удостоверение.

– Это же ксива! – услышал иностранец.

Так слово за слово мы оказались в лучшем ресторане Махачкалы. Наше застолье не было ни обедом, ни ужином, а скорее – полдником, но почему-то без кефира. Расул по своему хотению нашел ему замену. Мы много говорили о делах в Дагестане и Осетии.

– Давненько я не был в Осетии, – сказал Расул. – А желание огромное. Хочу прикоснуться к памятнику братьям Газдановым. Когда подхожу к нему, волосы на голове дыбом встают.

– В таком случае приглашаю тебя, – сказал я.

– Я бы тоже поехал, – вмешался Кажлаев. – Но мне надо срочно летать в Москву. Сегодня утром получил телеграмму. Придется задержаться там. Думаю, вы простите меня.

– Хочу тебе сказать, мой друг, о чем речь, – обратился Гамзатов к музыканту. – В Осетии есть много памятников настоящим джигитам, защитившим нас с тобой, нашу великую страну от фашистов. Но моей душе ближе всех памятник братьям Газдановым. Мать семи погибших на войне сынов старческой рукой нежно прикасается к надгробию на их могиле. Односельчане Газдановых рассказывали мне, что третья похоронка разорвала ее сердце. Да и невозможно было выдержать такое горе!

– Поверьте, если бы я имел либретто, сочинил бы оперу, балет, – в задумчивости сказал Мурад Магомедович.

– О братьях очень добротную, душераздирающую легенду "Семь черкесок" написал Гриш Плиев, мой кунак, великолепный поэт. Ты знаешь, Мурад, однажды Ахурбек пригласил меня на концерт ансамбля университета, который по легенде поставил танец с таким же названием…Трудно смотреть его без слез. Хорошо помню, как он, – кивнул головой в мою сторону, – поднялся на сцену с большим букетом цветов и преподнес его исполнительнице роли матери героев. Сидевший рядом со мной профессор шепнул мне на ухо, что ректор так делает на каждом концерте ансамбля. Мне кажется, что именно такими произведениями и поступками должны мы воспитывать патриотов, а не лозунгами "патриотизм", "патриотизм" с несколькими восклицательными знаками.

– Действительно так, – произнес Кажлаев.

– Я много раз говорю, что именно образ матери братьев Газдановых вдохновил меня на создание стихотворений о наших матерях, – сказал Расул Гамзатович. – Так что спасибо женщинам Осетии, которые умели, умеют, надеюсь, и впредь будут уметь вскармливать настоящих богатырей, – встал и произнес тост за женщину-мать.

В самом деле, поэт сочинил не одно стихотворение о матерях. Читая их, человек чувствует глубоко философские мысли. Стихи нежны, как любящая мать. Вот только несколько строк:

Трудно жить, навеки мать утратив.

Нет счастливей нас, чья мать жива.

Именем моих погибших братьев

Вдумайтесь, молю, в мои слова.

…Если ваши матери устали,

Добрый отдых вы им дать должны.

Берегите их от черных шалей,

Берегите женщин от войны!

Мать умрет, и не изгладить шрамы,

Мать умрет, и боли не унять.

Заклинаю: берегите маму,

Дети мира, берегите мать!

…В 1963 году в родном селе Газдановых Дзуарикау был установлен обелиск: скорбящая мать и семь улетающих журавлей. Автор – талантливый осетинский скульптор Сергей Санакоев. Когда Расул Гамзатов первый раз увидел памятник, у него начались творческие муки, которые завершились стихотворением "Журавли" на его, аварском, языке. Наум Гребнев перевел его на русский. Он глубоко взволновал любимого советскими слушателями артиста Марка Бернеса, для которого война была глубоко личной темой. Он обратился к композитору Яну Френкелю с просьбой сочинить музыку для песни на текст Гамзатова. Мелодия получилась трогательной. Как говорил Френкель поэту, послушав ее, Бернес расплакался. Между тем артист не был человеком сентиментальным, но плакал, когда его что-то по-настоящему трогало. Работа над записью шла быстро. Не только из-за вдохновения: Бернес был серьезно болен, поэтому торопил всех. Он чувствовал, что ему мало осталось, и хотел поставить точку в своей жизни именно этой песней. Он уже с трудом передвигался, но тем не менее попросил привезти его в студию, где записал песню с одного дубля.

Он вздохнул облегченно

Спустя несколько дней после нашей приятной, теплой встречи в Махачкале, мне позвонил Гамзатов и сказал, что собрался во Владикавказ. В первый день его пребывания здесь мы посетили музей Махарбека Туганова. Гость не уставал удивляться шедеврам живописца. Когда вышли из музея, он еще долго говорил о полученном удовольствии.

– Мы с Тугановым односельчане, – с гордостью сказал я. – Есть идея поехать в Дур-Дур – так называется наше село. Там есть филиал музея. Между прочим, и маэстро Валерий Гергиев мой земляк…

– Не скажи, что Репин и Глинка тоже твои односельчане…

Расул Гамзатович принял приглашение. В то время мой старший брат Виктор работал председателем дур-дурского колхоза. Я ему позвонил и сказал, чтобы готовился к встрече высокого гостя. На следующий день в условленное время мы с моим младшим братом Юрием подъехали к гостинице "Интурист", где остановился Гамзатов. Расул и Юрий до этого встречались пять раз. Расул громко произнес:

– О, кого вижу! Значит, ты наш рулевой?!

Гамзатов предложил сначала поехать в Дзуарикау и возложить цветы к памятнику братьям Газдановым.

Юрий остановился около цветочного ларька. Он собрался взять цветы.

– Юра, постой, – произнес Расул. – Это тот случай, когда я сам лично должен купить их.

Мы правильно поняли желание гостя. Вместе с ним прошли в магазин.

– Девушка, пожалуйста, самые лучшие цветы, – обратился гость к продавщице. – Четное количество, да побольше. К сожалению, надо четное количество. А вы когда-нибудь что-нибудь слышали о братьях Газдановых?

– Не только слышала, – ответила девушка. – Они мне очень близко доводились. Я племянница Газдановых.

– Хочу возложить цветы на могилу отважных братьев, – сказал Расул.

Продавщица выбрала самые красивые, самые пышные и свежие цветы. Точно не помню, но в охапке было не менее сорока. Писатель протянул девушке деньги, но она сказала:

– Ни за что, уважаемый Расул.

– Вы знаете меня? – удивился гость.

– В Осетии, наверное, нет человека, который умел бы читать и не знал нашего любимого автора, – с неподдельной гордостью произнесла девушка. – Вы знаете, с каким успехом шла ваша пьеса в нашем театре?! Мы всей семьей смотрели спектакль. А семья у нас большая…

– Большая семья – большое счастье, – произнес Расул и уговорил-таки продавщицу получить деньги.

Как только двинулись в путь, наш гость почти воскликнул:

– А все ж таки, у нас, у кавказских народов, огромная, теплая душа! Меня поразила эта девушка, – после небольшой паузы продолжил, – с непередаваемыми чувствами я уже несколько раз склонял голову у подножья великолепного памятника. Был там с Сергеем Санакоевым и Батыром Калмановым, моими друзьями. Их работы о матери братьев поражают! Ездил к памятнику с Биларом Кабалоевым. Затем были поездки с Ахшаром Галазовым, Зарой Хетагуровой, да и другие…

По дороге в селение Дзуарикау Гамзатов рассказывал много интересного, но когда мы приблизились к памятнику, то замолчал. Вышли из машины. Юрий подал ему цветы, и мы втроем, склонив головы, медленно подошли к обелиску. Стояли долго. Писателя удивляло и радовало, что за короткое время не менее двадцати машин, следовавших в обе стороны, останавливались, а их пассажиры – мужчины, женщины, дети – подходили к памятнику. Мы с Юрой загордились тем, что многие сразу же узнавали нашего гостя. Конечно, и самому ему это было очень приятно. Мне казалось, что, глядя на величественный памятник, в голове поэта звучали его строки:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю эту полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Когда мы садились в машину, Расул сказал:

– Вот теперь я вздохнул облегченно!

После небольшой паузы попросил меня коротко написать о легендарной семье и прислать ему. Вскоре я был в краткой командировке в Махачкале и передал ему буквально пару строк, которые тут же несколько раз прочитал вслух:

"Мать героев – Тассо, урожденная Ваниева – умерла после третьей похоронки. Отец Асахмат дожил до конца войны, но последняя похоронка нанесла и ему смертельный удар. Коротко об их сыновьях. Колхозный тракторист, рядовой Магомет погиб при обороне Севастополя. Школьный учитель Махарбек пал под Москвой. Хаджисмел отдал жизнь за Севастополь. Дзарахмат, единственный из братьев, кто успел жениться перед тем, как уйти на фронт. Дочь Мила родилась без отца. Сохранилось письмо, которое Дзарахмат прислал из-под Новороссийска родителям: "Война идет жестокая, но если бы вы знали, какие люди воюют рядом со мной! Они пройдут сквозь любой огонь и победят врага, пусть даже он будет в десять раз сильнее, чем сейчас". Созрыко отдал в жизнь бою за Киев.

Шамиль в Красную Армию был призван в 1937 году. За героизм в многочисленных сражениях был награжден орденами Красной Звезды (дважды), Отечественной войны 1-й 2-й степеней, несколькими медалями. Он, гвардии лейтенант, командир батареи взвода пушек, получил смертельное ранение у стен Берлина. Рядовой 14-й гвардейской армии Хасанбек погиб при обороне села Тимошевска Запорожской области Украинской ССР".

Положив лист бумаги в ящик письменного стола, он вспомнил о всесоюзном празднике поэзии "Белые журавли", посвященном павшим защитникам Отечества. Он состоялся в августе 1990 года около памятника Газдановым. Я весной того года стал ректором СОГУ, депутатом Верховного Совета СОАССР и был приглашен туда с большой группой ветеранов Великой Отечественной, работавших в нашем вузе. Делегацию Дагестана возглавлял Гамзатов. Какова была моя радость, когда увидел его! Встал рядом с ним, видел, что он низко склонил голову. Когда мы вместе возложили к памятнику цветы, он помахал рукой журавлям, как живым существам, и с волнением произнес:

– Мужество этих людей оказалось сильнее смерти! Посмотри: они собрали тьму народа!

Я рассказал Расулу Гамзатовичу, что недавно сделал одно доброе дело в память о братьях. Накануне вступительных экзаменов проректор по воспитательной работе Олик Дзобелов, уроженец селения Дзуарикау, сказал мне, что в наш университет поступают на учебу внучки одного из братьев – Дзарахмета, Доевы, дочери Милы. Я попросил Олика привести девушек ко мне. Встречу с ними и их матерью никогда не забуду. После, на заседании приемной комиссии, говоря об этом, чувствовал комок в горле, но взял себя в руки и сказал:

– Эти две красавицы должны стать студентками нашего университета. Сделайте так, чтобы у них были самые высокие баллы. Если что, беру ответственность на себя.

Внучки отважного воина были зачислены в университет. Мне показалось, что мой рассказ растрогал гостя. Какое-то время он молчал, затем крепко пожал мне руку:

– Спасибо!

Ему захотелось иметь дурдурскую прописку

Отдав дань глубокого уважения героям из Дзуарикау, мы сели в машину. Расул Гамзатович спросил Юрия:

– Куда держим путь, товарищ подполковник?

– В Дур-Дур, товарищ генерал нашей литературы, – ответил Юрий.

На въезде в село нас встречали Виктор, двоюродный брат Мурат, директор школы Сергей Койбаев, еще несколько односельчан.

Гамзатов и Виктор познакомились летом 1988 года в Дербенте, на базе отдыха Горского сельскохозяйственного института (ныне ГГАУ). Об этом я уже писал как-то в своих заметках, опубликованных в "СО". Расул попросил начать его пребывание в селе с посещения филиала республиканского музея имени Туганова, который располагается в одном из особняков фамильной усадьбы. Там Гамзатов внимательно рассматривал каждый экспонат. Когда вышли в сад, который сельчане называют тугановским, он произнес:

– Думаю, вы не обидитесь, если скажу правду. Данный очаг культуры должен выглядеть лучше. Ради Бога, не обессудьте…

– Обещаем! – сказал коротко Койбаев.

К дому Виктора мы шли пешком, – таково было желание Гамзатова. По дороге я рассказал ему, что мой отец Алихан хорошо знал Махарбека. Даже после того, когда Тугановы покинули родное село, художник бывал там. Односельчане, особенно ровесники, тепло встречали его. Он любил общаться с детьми, которым говорил о необходимости учиться, учиться и учиться. Алихан познакомился с художником примерно в 1920 году во время его очередного приезда в Дур-Дур. Потом встречались еще трижды, в том числе один раз во Владикавказе, в квартире художника. Вместе с Алиханом были еще трое дурдурцев. Махарбек обрадовался им и гостинцам: сочным грушам и краснощеким яблокам из фруктового сада, посаженного его старшими. Мне хорошо помнится, как в 1952 году человек двадцать односельчан в кузове колхозной грузовой машины ездили в город на похороны мэтра. После они с грустью, но не без гордости рассказывали о том, с какими почестями хоронили Махарбека.

Расул Гамзатович выслушал меня внимательно, а затем произнес:

– Не буду учить тебя уму-разуму, но ты же журналист, писатель, плюс ученый-исследователь, и надобно собирать такие оригинальные явления в жизни народа, излагать их на бумаге. Какой благодатный материал для большого очерка!

После Расул увлекся разговором с Виктором о жизни, настроении сельчан. Сергей Койбаев воспользовался моментом и шепотом спросил меня:

– Может, через школу? Покажем Расулу Гамзатовичу памятник Дзотову?

Гость с интересом слушал рассказ о подвиге воспитанника школы, командира взвода Лазаря Алаговича Дзотова, погибшего в боях за Воронеж в августе 1942 года. Был глубоко тронут, когда ему сказали о том, что герой, получив несколько тяжелых ранений, написал своей кровью записку и смог еще уничтожить последний пулемет во вражеском дзоте. В результате воины полка получили возможность атаковать и выбили фашистов из поселка. 12 августа газета того же 1942-го "Комсомольская правда" опубликовала статью-воззвание "Клятва осетина Дзотова" и его предсмертную записку. Никто из нас не помнил дословно записку, но Расулу Гамзатовичу передали ее суть. Думается сегодня, когда приближается 75-летие Победы советского народа над фашистской Германией, уместно вспомнить записку парня из Дур-Дура:

"Моему народу. В своей службе советскому народу дерусь до последней капли крови за честь, за свободу, за независимость советской земли. Я верен своей воинской присяге, которую принял перед лицом великого моего народа. Считаю себя до последней минуты своей жизни верным сыном народа. Смерть немецким фашистам! Вперед, за Сталина! Лейтенант Л. Дзотов".

Гамзатов, узнав от Сергея Майрановича о том, что я написал о Дзотове повесть на осетинском и русском языках, посмотрел на меня:

– Надеюсь, ты мне ее подаришь. Если попрошу очень сильно…

Далее Койбаев говорил гостю, что в Дур-Дуре есть семьи, которые потеряли на фронтах Великой Отечественной по нескольку сынов.

– Два родных брата Габайраевы Куку и Сараби проводили на фронт по четыре сына. Все они пали смертью храбрых, – рассказывал директор школы – Улица, по которой мы идем, носит имя братьев Габайраевых. Такая улица есть и во Владикавказе.

Когда мы остановились у ворот дома моего брата, Расул сказал, что его поразило убранство улиц, красивые дома из красного кирпича, масса автомобилей, стоящих почти перед каждым вторым-третьим двором.

В доме Виктора нас ждал разносольный стол. Отменный тамада С. Койбаев, поклонник творчества поэта, первые два тоста произнес за великого нашего Создателя и Уастырджи. Третий – за гостя, который завершил так:

– Слава Богу, что на земле есть такие люди, Расул Гамзатович, которые согревают нас как солнце. Вы один из них. В сердцах людей, читающих вас, – а их миллионы, вы занимаете особую нишу. От вашей каждой строки веет таким теплом, которое дает человеку новые и новые силы, неописуемую энергию. Живите и здравствуйте на благо своей семьи и всех нас.

Все внимательно выслушали тост. Расул поднял левую руку (в правой был бокал), как отличник, просящийся к доске. Когда тамада одобрительно кивнул головой, он произнес много благодарственных слов. Я точно сохранил сказанное им в заключение:

– Друзья, мои родные, до этих минут я думал, что у меня всегда есть баланс разума и чувств, но сейчас зашкаливают чувства. Они, как горный поток. Пусть всегда у нас у всех будет радость на душе. Сейчас у меня такое настроение, будто сижу на согретых солнцем камнях во дворе отцовского дома или на царском троне. – Сделав небольшую паузу, добавил, – жаль, что не взял с собой паспорт, иначе бы попросил дурдурскую прописку. Думается, подполковник милиции Юрий поддержит меня. Хорошо иметь блат с милицией, которая, как говорил Владимир Маяковский, меня бережет!

– Расул Гамзатович, – сказал С. Койбаев, – вы почетный дурдурец. Мы уже прописали вас в наших сердцах.

– То, что в сердцах – это великолепно! – ответил Гамзатов. – Но хотелось бы еще и по закону. Поэтому в следующий раз я прихвачу свой паспорт. Штамп – решающая сила. Без бумажки мы букашки.

– Вам нравится у нас? – спросил Сергей Майранович. Получив утвердительный ответ, он продолжил: – Давайте договоримся так, вы остаетесь в Дур-Дуре на несколько дней.

– На такое лестное предложение, – начал Расул Гамзатович, – расскажу что-то вроде анекдота, услышанное мной от Ахурбека. Как-то один горец приехал в гости к родственникам из своего села в другое. Обрадовавшиеся хозяева в первый вечер зарезали в его честь барана, во второй – индюка, в третий – гуся, в четвертый – курицу. На пятый день утром подуставшая от хлопот хозяйка вежливо спросила гостя, не скучает ли он по своей семье. Тот, то ли с умыслом, то ли не поняв намека, ответил, что да, скучает, постоянно вспоминает ее, и поэтому пойдет на почту и пошлет телеграмму домой, чтобы вся семья приехала к нему.

– Расул Гамзатович, если бы вы сделали так, то это было бы куда лучше, чем провожать вас, – сказал Виктор. – Все наше село бы было бесконечно радо.

"Запомни, Расул, дороги Дурдурщины…"

Дорога между Дур-Дуром и Дигорой оказалась слишком ухабистой. Когда проехали километров пять, Расул, опустив окно, сказал:

– Помните, были такие советские писатели – Константин Симонов и Алексей Сурков. Во время войны первый обращается ко второму стихами: "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?". Приеду домой, сам к себе обращусь стихами: "Запомни, Расул, дороги Дурдурщины".

– Расул, Осетия и Дагестан в вопросе дорог идут ухо в ухо, – сказал я.

– Не говори! Если бы сейчас это услышали Алим Кешоков, Кайсын Кулиев, Давид Кугультинов и другие мои коллеги с Северного Кавказа, они бы обиделись на тебя, – ответил Гамзатов. – Они до хрипоты доказывали бы, что у них такие же дороги.

Наступила пауза, которую нарушил Юрий.

– И тем не менее есть люди, которым дороги не помеха даже за рулем автомобиля, особенно если спешат к своей возлюбленной, – и рассказал свое любимое стихотворение из сокровищницы Расула Гамзатовича:

Ручей устремился к ручью.

По горным дорогам, по горным дорогам,

Веду я машину свою.

Накинул товарищ мой бурку на плечи,

И скачет на быстром коне.

Ему просигналить спешу я при встрече,

И путь уступает он мне…

– Да что это за мент?! – воскликнул поэт.

– Расул Гамзатович, знаю наизусть и многие другие ваши стихи, – гордо ответил скромный Юрий. – В Осетии таких ментов много!

– Дело потихоньку идет к тому, что в один прекрасный день диктор Московского радио объявит: "Передаем стихи дагестанского поэта Расула Гамзатова в исполнении фанатично преданного его поэзии осетинского милиционера Юрия Магометова", – повернулся ко мне и спросил: – Хорошо представил твоего брата?

В ответ я рассказал ему случай из реальной жизни. Несколько профессоров и преподавателей нашего университета устроили пикник на берегу реки. Тамадой был ректор, профессор, один из моих учителей в науке и жизни Х. Т. Чибиров. Как это бывает в небольших осетинских компаниях, он произнес отдельный тост за каждого сотрапезника. За младшего говорил, как златоуст, но тот тем не менее обратился к нему:

– Христофор Тадиозович, а все ж таки, вы мало сказали обо мне.

Расул Гамзатович смеялся долго.

– Я тебя понял, – сказал он. – Да, твой брат интересный человек… Ты упомянул Чибирова. Он был крепким мужчиной. Нас познакомил Билар Кабалоев. Пока Христофор ректорствовал, каждый год летом я к нему обращался с просьбами о поддержке абитуриентов из Дагестана. Особенно на юридический факультет. Христофор их столько подготовил, что они бы заполнили всю генеральную прокуратуру. Он один раз пригласил меня на встречу со студентами и преподавателями. А я в свою очередь позвал с собой Кешокова и Кулиева. Из Осетии со своими стихами выступили Кайтуков, Цагараев, Цирихов. Какие были золотые времена! Как же я мечтаю оказаться в СССР … хотя бы во сне.

Ахурбек МАГОМЕТОВ,

доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, член-корреспондент Российской академии образования, президент СОГУ имени К. Л. Хетагурова.