А поздравить обладательницу красивейшего лирического сопрано, уверенно занявшую свое место в мировой оперной элите, да и просто красавицу, уверяем, есть кому. Легендарный театральный режиссер Робин Уильямс предложил ей на выбор любую постановку для участия. Директор фестиваля Россини Альберто Дзедда безусловно поверил в ее драматическое дарование и предоставил возможности совершенствоваться, а директор Немецкой оперы пошел на все необходимые Цаллаговой условия контракта, стараясь заполучить ее в штат, и не прогадал. Поклонники не пропускают спектакли с ее участием не только в Берлине, но и в Англии, в Торонто, в Австрии. Но одним из первых в этот праздничный день, конечно, будет папа – он и увлек когда-то оперой маленькую Лену. Первая попытка, правда, имела спорный успех. Но теперь девушка рассказывает об этом с улыбкой:

– О, тут было вообще довольно парадоксально: папа поставил мне запись оперы Вагнера на немецком языке, и мне страшно не понравилось – это был какой-то набор слишком тяжелых для меня звуков и слов на непонятном языке, в итоге отошла от самой мысли об опере на пару лет.

Но я подросла, и изменилось восприятие даже таких сложных вещей. Сказалось, наверное, то, что родители всегда так или иначе занимались классической музыкой. Важен какой-то импульс, толчок – первый поход в театр, первая прослушанная с кем-то запись, в конце концов. Мы ведь в целом очень талантливая нация, говорю об этом не из бахвальства, а по факту присутствия на афишах лучших театров осетинских фамилий. Но все необходимо поощрять в семье в первую очередь.

С домашнего музицирования все и начиналось, а продолжилось во Владикавказском музыкальном училище имени В. Гергиева, Академии молодых певцов при Мариинском театре. На каком-то этапе поняла, что хочется пробовать себя еще и еще, на разных уровнях и на разных сценах.

Изящная, как фарфоровая статуэтка, девушка с застенчивой улыбкой оказалась лихим покорителем европейских, и не только, оперных подмостков, да каких! Баварская опера, Россиниевский фестиваль в итальянском Чезаро, мадридский театр "Реал", парижская Опера Бастиль, участие в престижном Гляйндборнском оперном фестивале, знаковое выступление на знаменитой Вальдбюне в Берлине и здесь же долгосрочное сотрудничество с Немецкой оперой. Она может быть крошечной Лесной птичкой или многодетной Лисичкой, жертвенной рабыней Лю или убитой предательством любимого Царской невестой, игривой Деспиной или восхитительно-графичной, словно оживший миф, Мелизандой. В каждом образе – пластичность, выразительность хрустального голоса и гибкого тела, трепетность и тот самый стержень, который определил неожиданное своеволие и твердость в выборе собственного пути в творчестве самой Леной.

– Давай вернемся к исходному моменту, и меня интересует вот что: поначалу ты хотела быть балериной, потом джазовой певицей – все в полном соответствии тому возрасту. И вот опера – разве не консервативна она в своей основе? Да, теперь и эта твердыня подвергается самым невероятным экспериментам в плане режиссуры, но это в основном сценография; а вот само исполнительское мастерство достаточно канонично, разве не так? Не останавливало ли тебя опасение застыть в этом консерватизме тогда, когда ты только решалась встать на этот путь?

– О, на самом деле так и было! Но лишь поначалу. Понимаете, в опере столько граней, что их можно раскрывать бесконечно. А рамки – да, они есть, но они же способны трансформироваться столь чудесным образом, что раздвигают пространство, дают перспективное видение, казалось бы, незыблемых вещей. Всегда впереди маячит планка, которой хочется достичь. К тому же партитура – да, неизменна, но меняется манера исполнения. Мне попалась запись "Сомнамбулы" Беллини – поет Аделина Патти, и ты понимаешь, что бельканто в нашем сегодняшнем понимании разительно отличается от того, что звучит в этой записи: фразы обрывочны, а не так длинны, как привыкли исполнять сегодня. Меня это просто поразило! Да даже исполнительницы 30-ти или 40-летней давности дают совершенно другую фразеровку. Конечно, мы учимся на тех, канонических примерах, но мне нравится, как поют сегодня. В этом много нового, мы ведь живем здесь и сейчас – и привносим в эти партии свежие ноты.

– А как быть в таком случае с элементом аутентичности, с изначальными идеями?

– Handmade не уйдет никуда из оперы хотя бы потому, что мы поем без фонограммы, без микрофонов. Каждый спектакль абсолютно индивидуален и аутентичен по факту.

– Но если учитывать динамику изменения сценографии в опере, от чего отталкиваешься ты в подготовке новой партии – от партитуры как таковой или от режиссерского решения образа в целом? Спрашиваю об этом направленно, зная, что ты готовишь прямо-таки марафонского масштаба роль, насыщенную драматургическими коллизиями и хореографией крутого блокбастера.

– На первом месте всегда музыкальная часть. Но скрупулезно разбираю и драматургическую составляющую, чтобы донести до слушателя, не знающего, к примеру, итальянский, все нюансы сюжета. А сценически... это может быть очень необычно, порой просто вразрез с музыкой, но мне нравится, что в Германии, например, публика, даже если это далеко не гениально, очень открыта новаторству и реагирует неожиданно положительно.

– О, здешняя публика заслуживает отдельного разговора! Открыта инновациям – это одно. Но вот где еще за четыре года можно обзавестись клубом фанатов уроженки Осетии Елены Цаллаговой?!

– Это кажется невероятным, но здесь так быстро идет информация! И это ведь далеко не профессионалы: люди самых разных профессий, преданные опере, находят, что мое исполнение заслуживает того, чтобы прийти на спектакль, если в афише стоит мое имя. Это так трогательно и так ответственно!

– Ты как-то поддерживаешь контакт со своими поклонниками?

– Конечно! Со многими я знакома, и не только потому, что они мне дороги; я часто спрашиваю их мнение и по вокалу, и по сценической подаче не только для того чтобы сделать им приятное. Это ведь довольно подготовленный зритель, изучающий историю той или иной постановки, имеющий возможность сравнивать манеру исполнения и многое другое, так что все вполне авторитетно. Но даже если это совсем необычная интерпретация или современная опера, завсегдатаи Немецкой оперы стараются понять и оценить новаторство.

– Могу спросить о твоих предпочтениях?

– Классика меня привлекает больше однозначно, мне нравится гармония, которая ложится и воспринимается на слух. Я так воспитана, наверное, что мне нравится воспринимать музыку не рациональным разумом, а сердцем, мне хочется красоты и как зрителю.

– Имя на афише, надеюсь, не главный стимул в оперной карьере?

– Конечно, это всегда результат многолетней и очень нелегкой работы. Проблема внушить это молодым, которые в наш стремительный век хотят всего и сейчас. Как говорил один из моих преподавателей, если талант на троечку – значит, трудоспособность должна быть на пятерку. В этом вся истина. Ведь сколько талантливых людей, которые просто не состоялись из-за лени вообще никак!

– Ты получала такие установки изначально?

– Да, именно благодаря этому я и двигаюсь вперед, надеюсь. И это важно ведь не только в искусстве. В идеале ты должен заниматься тем, что тебе нравится, плюс труд – тогда это принесет результат.

– А как быть с гениальностью? Ведь прорвется так или иначе, уверяют нас...

– А я считаю, что гениальность и заключена, прежде всего, в способности к труду, в желании работать без конца. И еще очень важно услышать объективную оценку твоих способностей.

– Ты ее услышала в свое время?

– Да. От папы. Я и сейчас с ним частенько советуюсь. Мне очень повезло с моим первым педагогом Людмилой Балык, которая дала мне замечательную технику пения: ею я пользуюсь и сейчас. Вообще, Республиканский лицей искусств, где я училась, обеспечивает именно той общеподготовительной культурной базой, которая дает возможность достаточно свободно ориентироваться уже в самостоятельной карьере в условиях самых разных школ и культур. Должна сказать, это вообще выгодно отличает российских исполнителей в мире, это привносит неповторимость в исполнение. Повторю без ложной скромности: в Осетии я получила настолько многостороннее образование, что смогла "перепрыгнуть" многие дисциплины, которые приходится наверстывать моим сверстникам на Западе, где все слишком узконаправленно. Даже в консерватории в Питере был балетный класс трижды в неделю! На этом багаже строила обучение и в Италии, и во Франции, открыла для себя новые стили.

– Имеет ли значение, где именно ты выступаешь в данный момент, на каком языке поешь?

– Конечно, еще как! Например, когда пела свой дебют здесь, на сцене Лесной оперы (это была "Волшебная флейта" на немецком языке), мне казалось, вся эта многотысячная аудитория знаменитого театра вслушивается в каждое слово, в каждый нюанс арикуляции – это такая ответственность! Сейчас же это одна из центральных моих партий. А каково было петь национальную, можно сказать, французскую оперу "Пелиас и Мелизанда" в Опере Бастилия! Но критика благосклонно отметила безупречный французский и исполнение истинно в стиле Дебюсси. Труды того стоили!

– Маячит ли впереди роль твоей жизни?

– Она всегда за горизонтом!

– Думала, ты скажешь о заветной партии...

– А это всегда именно та партия, которую пою вот здесь и сейчас! Ведь я ее, даже самую маленькую, проживаю до конца, она в данный момент и есть самая любимая!