Происхождение слова лæг/læg– важный аргумент в анализе соотношения в осетинском языке кавказского и иранского, т.к. оно неизменно приводится в качестве доказательства глубины кавказского влияния на природу нашего языка.

В.И. Абаев считал лæг субстратным словом, так как оно представлено "в кавказских языках в значениях "человек" – "мужчина" – "крестьянин" – "раб". Такого же мнения придерживаются Э. Бенвенист, О. Трубачев, А. Кристоль. Очевидно, что В.И. Абаев, ученый мирового уровня, не стал бы без достаточных оснований развивать данную гипотезу. Для оспаривания ее нужны аргументы ученого не меньшего калибра, поэтому можно начать с того, чтобы перечитать самого Василия Ивановича и попытаться найти контраргументы в "Историко-этимологическом словаре осетинского языка" – в этом лучшем и самом читаемом из этимологических словарей, написанных на русском языке. На наш взгляд, в его словарных статьях приведены данные, которые можно интерпретировать в подкрепление мнения о возможном индоевропейском происхождении слова лæг и о необходимости установления родственных ему корней в других индоевропейских языках.

О географии слова. В.И. Абаев перечисляет кавказские языки, где данный корень представлен. Однако одиннадцать указанных им языков принадлежат к трем разным группам кавказских языков: абхазо-адыгской, картвельской и нахско-дагестанской, т.е. все приводимые автором языки не связаны между собой генетическими узами.

Когда речь идет о языковой семье, термин "общий корень" предполагает, что слова, отмеченные в различных языках, восходят к одному протокорню, являются его потомками, состоят между собой в отношениях родства. Т. к. данные кавказские языки не связаны общностью происхождения, говорить об общем словарном фонде не представляется возможным. Прежде чем мигрировать во все языки, слово должно было возникнуть в одном из кавказских языков или быть заимствованным из некавказского языка, т.е. оно становится общекавказским не по праву происхождения, а по мере миграции по всему ареалу. Соответственно, в статусе общих, наряду с собственно кавказскими автохтонными единицами, отмечены тюркизмы, славянизмы, гебраизмы, арабизмы, иранизмы. Все группы кавказских языков находились в состоянии постоянного контактирования между собой и с ираноязычными аланами в том числе.

О фонетическом облике. Некоторые фонетические формы приводимых параллелей из кавказских языков не очень близко отстоят от облика лæг. Даже если это не результат случайного сходства, то не приводятся доказательства, что осетинская форма является регулярной при ассимиляции фонетически сходных заимствований.

Хронология лæг. Есть надежные основания считать, что данный корень зафиксирован в Зеленчукской надписи. В этой известной эпиграфической надписи в числе погребенных последним называется "Анбалана сын Лак", т. е. лæг отслеживается в аланском по крайней мере не позднее Х–ХII вв. С учетом того, что антропонимизация его, превращение в имя, к этому времени уже имела места, его нарицательное употребление должно восходить к еще более ранней стадии. Доказательств, что оно десять столетий назад было представлено в кавказских языках нет ввиду отсутствия письменных данных на этих языках. Есть еще и другой фактор хронологического порядка. Указание на то, что данный корень участвует в образовании племенного названия и приводится также в составе имен собственных у греческих авторов, в частности, у Плутарха, древнегреческого философа, историка, моралиста II века н.э., позволяет провести относительную хронологию и увеличить возраст слова еще на десять столетий. Кроме того, неисторичным и малоправдоподобным представляется проникновение в греческий кавказской лексемы, как прямое, так и опосредованное через аланский, а также и ее последующая антропонимизация в нем. В отношении имен ΛηγεςΛηγαι у Плутарха и Птолемея, очевидно, что речь идет о собственно индоевропейском лексическом фонде, а не о факте заимствования.

О значении. Сравнение значений корня показывает, что для лакцев – это этноним, название народа, для осетин, кабардинцев – "мужчина, муж", для целого ряда остальных – "раб, слуга". Почему такое развитие могло происходить только при заимствовании в качестве "слуги/раба"? Напротив, часто названием народа становится слово со значением "люди, мужчины". Да, корень отмечен в 11 языках, но ведь это может быть и вектор обратного заимствования – из аланского в языки соседних народов, из "человека, мужчины" в "слугу, раба" – такой алгоритм при заимствовании более типичен. Слово не очень известное, в ряде языков имеющее достаточно частное значение. Кроме того, оно и не всеми носителями опознаваемо, возможно, могла быть архаизация за истекшие со времени составления словаря В.И. Абаевым полвека, либо оно не является глубоко усвоенным в этих языках.

Следует отметить, что значение "слуга, раб" не является базовыми для большинства языков, разве что возникшие в эпоху рабовладельческого строя языки не могут пережить данной исторической формации. В том, что оно могло изначально означать "слуга, раб", нет неразрешимой проблемы. Так, современное английское man в протогерманском, возможно, означало слугу, трудно заподозрить "неблагородное происхождение" престижных в настоящее время обозначений звания, профессии и т. д.: маршала, констебля, самурая. Тем не менее вопрос о векторе семантического развития в осетинском языке остается открытым, ведь в таком случае полностью утрачивается значение "раб" и появляются "мужчина" и "муж". На наш взгляд, напротив, совмещение в семантическом объеме лæг значений и "муж", и "мужчина", и "человек" может указывать на его автохтонность и древний характер. Как показывает анализ других языков, случаи, подобные данному, восходят к исконной лексике и отражают исторически более раннюю потребность не различать эти значения. Более поздней является тенденция к их дифференциации, которая реализуется вследствие индивидуально присущих каждому языку процессов.

От какого слова оно могло произойти? Существуют по крайней мере 4 версии индоевропейского происхождения осетинского слова: гипотезы Х. Шкельда о *viryaka-, Ж. Дюмезиля об *aryaka – и Г. Бейли о *dahaka-. Гипотеза Ф. Таказова, который возводит его к инд.-европ. *lah(u)o – "народ", "войско", "поход", входит в некоторое противоречие с вопросами исторической фонетики иранских языков, но обладает, возможно, наибольшей доказательностью. Вслед за вопросом о протоформе встает проблема нахождения родственных слов, и здесь открываются очень интересные параллели из целого ряда современных и древних языков. Не исключено, что данное слово не общеиндоевропейское, а специфически скифско-аланское, и как таковое оно вполне могло оставить следы своего влияния в языках народов, с которыми предки осетин приходили в соприкосновение – славянами, германцами, балтами, латинянами.

Про важность имен. В свое время пионеры осетиноведения совершили научный подвиг, доказав скифское происхождение антропонимов, не интерпретируемых из других языков. В Западной Европе аланским индикатором считается имя Алан или его фонетические варианты. Но, возможно, назрела необходимость искать и другие рефлексы для установления ранних контактов европейских народов с ираноязычными народами. Поиск элемента *лæг в ономастиконе, например, древнегерманских имен дает порядка 30 имен, которые традиционно рассматриваются в рамках германского фонда, но не имеют надежной этимологии на базе тевтонского вокабуляра, такие, например, как Óslác, Weiha-laugō, Snælaug. В качестве наиболее наглядной иллюстрации позволю себе прокомментировать имя Styrlaug. Все владеющие осетинским языком подумали одно и то же? И что Styrlaug может быть переведено как "большой человек"? Научные гипотезы не решаются голосованием и не подчиняются мнению большинства, но и противоречие здравому смыслу в угоду сложным фонетическим реконструкциям тоже не есть самоцель. Тем более что А. Брендел считает древневерхненемецкое stūri– "большой, огромный, тучный" и финское suuri< *sturi– "старым заимствованием из скифского". В таком случае как минимум это имя гибридное – с одним скифским элементом, а вторым – германским. Но что мешает ему быть именем скифского происхождения?

Для обоснования наличия таких имен возможен ряд альтернативных интерпретаций. Это может быть сохранением в составе древнегерманских имен общего индоевропейского корня *loca-. Либо могло иметь место прямое заимствование сармато-аланских имен в позднюю античность и раннее Средневековье, в эпоху тесных контактов между носителями данных языков. О миграциях антропонимов как общеизвестном факте писал еще Иордан, сам то ли гот, то ли алан: "Все знают и обращали внимание, насколько в обычае у племен перенимать по большей части имена: у римлян – македонские, у греков – римские, у сарматов – германские. Готы же преимущественно заимствуют имена гуннские". Можно говорить и о заимствовании сармато-аланского корня в германские языки, где он мог превратиться в элемент имени. Учитывая достаточно большое количество таких имен, нельзя исключать, что это собственно сарматские/аланские имена, которые подверглись письменной фиксации древними германцами. О том, что готы, вандалы, франки, скандинавы, т. е. древние германцы, легко вступали в самые нашумевшие в раннее Средневековье альянсы с сарматами и аланами – известный исторический факт. Элемент lac– может быть индикатором сармато-аланского происхождения имени.

Исследование корпуса германских имен необходимо предпринять с тем чтобы определить "ономастические следы иранцев", как назвал сармато-аланское влияние на антропонимы М. Фасмер при исследовании славянского ономастикона.

Интересно, что возражения против кавказской этимологии В.И. Абаева не только собственно языкового порядка, но и с точки зрения его аксиологической важности. Именно центральность данной единицы для обозначения эталонного набора качеств мужчины, мужественности, ее большой этический потенциал стимулируют дискуссию о ее докавказском происхождении. Кстати, Т.Т. Камболов подвергает сомнению версию о "заимствовании предками осетин термина, которым большинство соседних народов называли рабов для выражения достаточно престижных понятий "человек", "мужчина", "муж", и что заимствованная на достаточно позднем этапе развития языка лексема могла так быстро и прочно превратиться в этическую доминанту.

Военная демократия, всеобщность и обязательность воинской службы, слабая социальная дифференциация, то, что Л. Н. Гумилев называл "идеалом массы", в языке проявляется в риторическом вопросе "Уый мӕн ӕйцӕмӕй лæг дӕр у?" – "Чем он больше мужчина, чем Я?", декларируя отсутствие привилегий в праве на обладание достоинством и храбростью.

Если ставить вопрос о некавказском, а индоевропейском происхождении данной лексемы с привлечением достаточно репрезентативного корпуса материала из близко- и дальнородственных языков, можно получить новые важные данные о ранней истории наших предков.